Неточные совпадения
Лежа у
костра, я любовался звездами. Дерсу сидел против меня и прислушивался к
ночным звукам. Он понимал эти звуки, понимал, что бормочет ручей и о чем шепчется ветер с засохшей травой.
Сумерки в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились
ночные тени. По мере того как разгорался
костер, ярче освещались выступавшие из темноты кусты и стволы деревьев. Разбуженная в осыпях пищуха подняла было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась в норку и больше не показывалась.
Ночь была такая тихая, что даже осины замерли и не трепетали листьями. В сонном воздухе слышались какие-то неясные звуки, точно кто-то вздыхал, шептался, где-то капала вода, чуть слышно трещали кузнечики. По темному небу, усеянному тысячами звезд, вспыхивали едва уловимые зарницы. Красные блики от
костра неровно ложились по земле, и за границей их
ночная тьма казалась еще чернее.
Разве только где-нибудь в русской степи у
костра или в лесу старый обозчик станет рассказывать от скуки, как в их деревне разбойничал такой-то; слушатель, взглянув на потемки, вздрогнет, крикнет при этом
ночная птица, — вот и все поминки.
Первый раз я видел
ночную тревогу и как-то сразу понял, что люди делали ее по ошибке: пароход шел, не замедляя движения, за правым бортом, очень близко горели
костры косарей, ночь была светлая, высоко стояла полная луна.
Когда все утомились и Лаптев пошел отыскивать Костю, чтобы ехать домой, Юлия остановилась перед небольшим пейзажем и смотрела на него равнодушно. На переднем плане речка, через нее бревенчатый мостик, на том берегу тропинка, исчезающая в темной траве, поле, потом справа кусочек леса, около него
костер: должно быть,
ночное стерегут. А вдали догорает вечерняя заря.
Брат Ираклий как-то весь сжался, ехидно улыбался и грел свои красные руки над огнем. Брат Павлин поставил над
костром котелок с водой для ухи. Где-то со свистом пролетело стадо диких уток, отправлявшихся на
ночную кормежку.
В «Навий день», на Радуницу, справляли здесь «оклички» покойников; здесь водили
ночные хороводы Красной Горки; здесь величали Микулу Селяниновича, а на другой день его праздника справляли именины Сырой Земли и водили хороводы Зилотовы: здесь в светлых струях Светлого Яра крестили кукушек, кумились, завивали семицкие венки; здесь справлялись Зеленые Святки и с торжеством зажигались купальские
костры в честь отходящего от земли бога жизни и света, великого Яра…
Я люблю родину.
Я очень люблю родину!
Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.
Приятны мне свиней испачканные морды
И в тишине
ночной звенящий голос жаб.
Я нежно болен вспоминаньем детства,
Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь.
Как будто бы на корточки погреться
Присел наш клён перед
костром зари.
О, сколько я на нём яиц из гнёзд вороньих,
Карабкаясь по сучьям, воровал!
Все тот же ль он теперь, с верхушкою зелёной?
По-прежнему ль крепка его кора?
На
ночном привале Пьер засыпает у
костра. Но и во сне душа его думает и подводит итоги пережитому...
— «Ненавидящие Сиона… посрамистеся от господа…» — слышится вдруг в
ночной тишине поющая фистула, потом слышатся тихие шаги, и на дороге в багровых лучах
костра вырастает темная человеческая фигура в короткой монашеской ряске, широкополой шляпе и с котомкой за плечами.
Сверху сыпалась та же печальная мгла, в воздухе слышался тот же запах сырости и дыма, вокруг видны были те же светлые точки потухавших
костров, и слышны были среди общей тишины звуки заунывной песни Антонова; а когда она замолкала на мгновение, звуки слабого
ночного движения лагеря — храпения, бряцания ружей часовых и тихого говора вторили ей.
Вчера, на
ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему
костру.